Если где-то в кругу молодых
Держит речь седовласый старик,
Ты не думай его перебить,
Придержи свою гордость и прыть,
Уважай его возраст седой —
У адыгов обычай такой.

Если гость подойдет ко двери —
Свое сердце ему отвори,
И полдома на время отдай,
И четлибжем его угощай,
И пои ключевою водой —
У адыгов обычай такой.

Если строишь ты новый свой дом,
Весь аул помогает трудом,
Ты один не поднимешь бревно,
А для всех как пушинка оно,
Встанет радостным дом над рекой —
У адыгов обычай такой.

Если дочь родилась или сын,
Нашей славной страны гражданин,
Ты прижми его нежно к груди,
А в саду деревцо посади
В честь того, кто нарушил покой…
У адыгов обычай такой.

– Родина! Что это, дедушка, значит?
– Это цветы, что растут в нашем крае.
Это река, что в горах наших скачет.
Это заря, что горит, не сгорая…
Родина – это глаза твоей мамы,
Полные слез или в искорках смеха,
Родина – это закат над полями,
Гор наших синих звонкое эхо.
Родина – слова не знаю чудесней,
В нем – наши сказки и славные были,
Дедов далекие грустные песни,
Те, что и мы до сих пор не забыли.
Родина – это земля у порога,
Где ты впервые узнал своё имя.
Родина – это большая дорога,
Та, по которой пойдешь ты с другими.

Это было в бою, это было зимой,
В сорок первом суровом году под Москвой.
Шли враги на Москву, как волна за волной,
Мы стояли скалой, мы стояли стеной.
Танк мой — огненный конь — среди снежных полей
Я стремительно вел на незваных гостей.
Бой гремел. На закате декабрьского дня
Дрогнул танк, затрещала, взрываясь, броня.
И меня обожгло раскаленным свинцом,
И немецкий осколок вонзился в лицо,
Мне горячей волной захлестнуло глаза,
Правый глаз мой навек ослепила гроза.
Танк, охваченный пламенем, шел сквозь огонь,
Мой стальной, мой послушный, мой раненый конь.
Мне товарищи скоро на помощь пришли
И подняли с изрытой, промерзшей земли.
Чудом выжил тогда я, и кажется мне,
Будто стал одноглазый я зорче вдвойне.
Все, что видел, мне в сердце запало навек.
Сколько ходит по нашей планете калек!
Сколько скошенных жизней покоится в ней!
Никогда не забыть мне грохочущих дней.
Я прошел через горе, я видел не раз
Тусклый, мертвенный блеск потухающих глаз.
Люди, дайте мне руки и станем стеной
Против смерти, вражды, против злобы слепой.
Я хочу, чтобы наша планета была
Навсегда недоступной для горя и зла.
Чтоб росли города и шумели леса,
Чтобы мне улыбались живые глаза.

Давно отгремела война.
Но в память о ней осталась
На юных висках седина
И в юных глазах — усталость.

Давно мы вернулись с войны.
С тех пор мы уже постарели,
И блеск снеговой седины
По возрасту нам в самом деле.

Блестят на груди ордена,
И тихо звенят медали...
Какая вокруг тишина!
О ней мы в те годы мечтали!

Их дружба прошла испытанье
И стала еще сильнее.
Один из них был волжанин,
Другой — мой земляк, адыгеец.
Одну они песню пели,
В атаку ходили рядом,
И оба носили шинели,
Пробитые под Ленинградом.
Одна их венчала слава.
Но вот позади уже Одер...
В Берлине, обняв Шумафа,
Сказал, улыбаясь, Федор:
— Еще полыхает пламя,
Но скоро мы снимем шинели...—
Они обменялись на память
Всем лучшим, что только имели:
Кисет удивительно вышит,
Узор адыгейский так ярок;
А ручка чудесно пишет —
От русского друга подарок.
Один уезжал на Волгу,
Другой — к себе, в Адыгею.
Друзья простились надолго,
Но дружба не стала слабее.
Она ведь прошла сквозь бури,
Сквозь заметь свинцовой вьюги.
Достанет кисет, закурит волжанин —
и вспомнит о друге.
Шумаф пошел на учебу,
Он пишет пером заветным,
О встрече мечтают оба,
А годы идут неприметно.
И вот один поезд — с востока,
Другой — с далекого юга.
Настали желанные сроки —
Друзья повстречали друг друга!
В Кремлевском огромном зале
Сидели товарищи рядом:
Сегодня им здесь вручили
За доблестный труд награды.
Потом по Тверскому бульвару
Весь вечер друзья бродили.
Они вспоминали о старом,
О будущем говорили.
И в самом разгаре беседы
Волжанин с улыбкой лукавой
Своим табачком из кисета
Вдруг стал угощать Шумафа.
Все понял Шумаф. С полуслова
Дружка понимать привык он.
— Вот, кстати, мой адрес новый, —
И ручку дает,—запиши-ка!—
Кисет удивительно вышит,
Узор адыгейский так ярок!
И ручка чудесно пишет —
От русского друга подарок...

Мир – это вешний паводок цветов,
Движенье белых, легких облаков,
Мир – это речки солнечная гладь,
Поющая над сыном песню мать.
Улыбка друга и вишневый цвет,
Которым в мае весь наш сад одет,

Война – знобящий холод, черный лед,
Безвременно засохший злак и плод.
Война – пожар безжалостный в селе,
Из лебеды похлебка на столе.
И плачь сирот, и седина невест,
И тишина, гнетущая окрест.

Пусть корни войн усохнут навсегда,
Исчезнет недоверье и вражда.
Пусть Мир и Дружба крепнут и живут,
Основа им – единство, братство, труд.
Борясь и строя на Земле,
Навек будь на планете счастлив Человек.

Если б мне приказали: «Властвуй!
Получай все золото мира!»,
Я отверг бы это богатство,
Мне другое на свете мило.
Я счастливей всех толстосумов,
Теребящих свои банкноты,
В час, когда я думаю думу,
В тихий час труда и полета.
Я дарю мои песни людям,
И они возвращают сторицей.
Разве с этим великим чудом
Может золота звон сравниться?

В порыве раздраженья и тоски
Бываем часто мы с людьми резки.
И мы щедры на выраженье зла,
Когда минута черная пришла.
Тогда мы не скупимся на слова,
И нам не жаль родного существа,
И друг любимый кажется чужим,
И никого мы в гневе не щадим.
Язык добра беднее и скупей,
Как бы стыдимся мы любви своей.
И о любви, стесняясь, говорим.
И не всегда людей благодарим.
Нам излиянья дружбы не нужны,
Они всегда как будто чуть смешны.
Мы добрых слов боимся. Почему?
Я много размышлял – и не пойму.
Дела превыше слов – я знаю сам.
Но надо волю добрым дать словам.
Дана им сила – утешать людей
И сделать малодушного смелей,
И радость увеличить во сто крат…
Как опытные люди говорят:
«Мой друг, будь скор на добрые слова,
А неприятные не вспомнит голова!».

«Любовь — это радость!» — один говорил.
«Нет, жертва!» — ответил другой.
«Любовь — это сила, что выше всех сил!»
«Нет, слабость!» — заметил другой.

«Любовь — это счастье! Любовь — это свет!»
Один вдохновенно кричал.
«Счастливой любви не бывало и нет!»—
Угрюмо другой отвечал.

Поняв, что в тупик их зашел разговор,
Они подошли к старику:
«Отец, ты поможешь решить этот спор.
Ты много видал на веку!»

Но он отвечал им: «Вам трудно, друзья,
Понять, где тут правда, где ложь.
Любовь объяснить, к сожаленью, нельзя:
Полюбишь — тогда и поймешь».

Две девушки шли по дорожке,
На свадьбу в ауле спеша.
Одна загордилась немножко:
Уж очень, мол, я хороша.
И щеки, и нос ее в пудре,
Подмазаны брови у ней,
Когда-то прекрасные кудри
Остригла она до корней.
Другая подруга — попроще:
Румянец является сам,
Когда она моется в роще
Студеной водой по утрам.
Нет пудры на бронзовой коже,
До пояса вьется коса...
На кукольный грим не похожа
Ее молодая краса.
Ну что ж? Простовата немножко
В сравненье с подругой своей!
Две девушки шли по дорожке,
На свадьбу спешили скорей.
Вдруг хлынул над рощицей дождик,
Ручьи вдоль дорожки журчат...
Давайте минуткою позже
Посмотрим на наших девчат!

Два глаза у человека,
Чтоб видеть все без прикрас,
Что левый глаз не увидит,
То правый заметит глаз.
Что правый глаз не заметит,
То левый увидит глаз.
Два уха у человека.
Что левое не разберет,
То правое ухо услышит
И к сердцу легко донесет.
Что правое не расслышит,
То левое разберет.
А рот один человеку
Природа мудро дала.
И это вполне справедливо:
Важны не слова, а дела.
А говорить нужно редко
И, по возможности, метко.

Живём под сенью матерей,
Под их святым благословеньем.
И материнским озареньем
Пылает солнце наших дней.
Живём под сенью матерей.

Мы все согреты их теплом.
Мы все от материнской ласки:
Седой адыг в горах Кавказских
И украинец над Днепром.
Мы все согреты их теплом.

Без них осиротеет дом.
Погаснут в очаге поленья.
Запахнет в нашем доме тленьем.
Запахнет запустеньем в нём.
Без них осиротеет дом.

Будь щедр, как сад, будь добр, как дом,
И на добро ответь добром.
Но глуп, кто любит всех подряд,—
Так в Адыгее говорят.

В беде любому помоги,
Не лги врагу, себе не лги,
Ложь — не спасение, а яд, —
Так в Адыгее говорят.

С лица смывает грязь вода,
С души — не смоет никогда,
Не сможет грязи скрыть наряд, —
Так в Адыгее говорят.

Оставь свой след в чужой судьбе.
Пускай же в память о тебе
Деревья весело шумят, —
Так в Адыгее говорят.

Все на земле имеет вес.
Слова свои сначала взвесь,
Тогда они и прозвучат, —
Так в Адыгее говорят.

Отчизну матерью зовем.
Что выше есть и что святей!
Нигде не забывай свой дом,
Каких бы ни искал путей.

И мать, и Родина — одна —
От колыбели нам дана.
Они навек в сердцах царят, —
Так в Адыгее говорят.

Мой аул, мой судья, молчаливый и строгий,
Сколько места ты занял в моей судьбе!
Для меня только две существует дороги:
Одна – от тебя, а другая – к тебе.

Где б ни плыл, ни летел, где бы я ни скитался,
Где б меня ни застал розоватый рассвет, –
Я всегда неизменно к тебе возвращался,
А иначе нельзя: без тебя меня нет.

Возвращался, чтоб снова увидеть дороги,
По которым я в детстве бродил босиком,
Чтобы снова ступить на родные пороги,
Чтоб в дома постучаться, где каждый знаком...

Я иду по аулу, довольный судьбою,
Сколько здесь у меня и друзей, и родни.
Мой аул, если я провинюсь пред тобою,
Ты меня извини, мой аул, извини!

Давно окончилась война,
Но до сих пор она мне снится.
Друзей-солдат я вижу лица,
Произношу их имена.

Стук инвалидных костылей,
Скрип инвалидного протеза,
Осколком острого железа
Они саднят в груди моей.

И память вновь ведет туда —
На рубежи и укрепленья,
Где фронтового поколенья
Остались юности года.

Среди разрывов и пальбы
Там снег горит, там воют мины,
И вижу страшные картины,
Сны беспощадные свои.

...Удар ...и вспыхнула броня.

Я сегодня пишу для того этот стих,
Чтоб поведать друзьям о желаньях моих.
А желанья мои, как всегда, велики:
Я хочу, чтобы жили сто лет старики,
Я хочу, чтобы светлых улыбок детей
Не печалило горе утрат и смертей.
И еще я хочу: пусть орудья сольют
Голоса только в час, когда грянет салют,
Пусть грохочут они лишь в торжественный день,
Возвещая о мирных победах людей.
Я хочу, чтоб колхозные нивы цвели,
Чтобы реки спокойные воды несли,
Отражая прозрачный огонь бирюзы,
А не черные тучи военной грозы.
Я хочу — повторять это трижды готов, —
Чтоб земля пламенела обильем цветов,
Чтобы звонкая песня, подруга труда,
Не смолкала над нашей страной никогда.
Я хочу, чтобы искренней дружбы рука
У людей навсегда оставалась крепка,
Чтобы в полную меру их тяжкой вины
Покарал бы народ трубадуров войны,
Чтоб покой стал хозяином в каждой стране,
Чтоб весь мир наконец позабыл о войне!

В Амстердаме живет девушка Марсела, сопровождающая турис­тов СССР в качестве гида. Она родилась в Москве.

Ту девушку Марселою зовут.
Она стройна, изящна, как горянка,
Улыбчивая быстрая голландка,
Влюбленная в свой хлопотливый труд.
Она — наш гид.
Отлично знает русский,
Москву, и Пушкина, и подмосковный лес.
В ее глазах
Чуть-чуть восточных, узких
Я вижу к нам живейший интерес.
Здесь, в Амстердаме,
Много было гидов,
Но памятных по-разному.
Адыг,
Услышал я пословицу адыгов
Из уст ее —
Неповторимый миг.
Приятно удивлен был и спросил я:
— Откуда так знакома вам Россия? —
И, гордостью завидною полна,
С улыбкою ответила она:
— Я родилась и выросла в Москве.
Отец у вас работал инженером.
Завидовала, помню, пионерам
И босиком бродила по траве
С ватагою московских ребятишек,
Набрав в лесу грибов, сосновых шишек... —
Она часами может говорить
О красоте Гааги, Амстердама
И о Москве, о Волге и о Каме,
Которых невозможно позабыть.
Марселу величают здесь шутя
Полпредом СССР в стране Рембрандта.
Я в шутке этой вижу долю правды...
Марсела — безмятежное дитя.
Глаза ее — синей небесной сини,
Она не может позабыть Россию.
И потому наш амстердамский гид
Все больше о России говорит.

Он всю жизнь гонял отары,
Ел всю жизнь нелегкий хлеб,
А теперь он старый-старый
И почти совсем ослеп.
Все по дому ходит, старый,
Средь невидимых вещей
И вздыхает об отаре,
Как о юности своей.

Внуку очень жалко деда,
Он к нему идет домой.
— Дед, а может, до обеда
Погуляем мы с тобой?
Мы твое разыщем стадо
На полянке за рекой...
— А зачем искать, не надо,
Ведь оно всегда со мной.
Я овец не потеряю,
Ты, милок, в окно взгляни.
И тебя я уверяю,
Что у Белых Скал они, —
Внук, конечно, усомнился.
Смотрит — овцы возле скал...
Внук, конечно, удивился,
Удивился — промолчал.
А в палящий полдень
внука
Дед окликнул со двора:
— Погляди в окно, а ну-ка
К водопою им пора.
Верно! Степью, опаленной
Овцы шли на водопой...
Внук воскликнул, удивленный:
— Дед,
да разве ты слепой?!

Как будто пара горных речек,
Стремительно бегущих с гор,
Струились косы ей на плечи,
Невольно привлекая взор.

Но вдруг, прельстившись модной
стрижкой,
Осталась девушка без кос,
Похожей стала на мальчишку
И огорчила мать до слез.

— Как ты решилась на такое? —
Все говорили ей вокруг,
И не давали ей покоя
Укоры старших и подруг.

На все упреки и вопросы
Один и тот же был ответ.
Что слишком длинны были косы,
Зато теперь заботы нет.

Друзья не слушали ответа,
Не понимали этих слов,
И больше юные поэты
Не посвящали ей стихов.

Ты не видишь
Своей материнской красы,
Лишь порой улыбнёшься счастливо.
Так весеннее солнце не видит себя,
Согревая озябшие нивы.
И своей материнской
Святой доброты
Ты не видишь
В неведенье сладком.
Так весенние ливни
Припадают к земле
И уходят в неё без остатка.

— Что тебе дороже? — так меня спросили, —
Чья земля красивей для тебя на свете?
— Нет земли роднее, нет земли красивей
Милой Адыгеи, — людям я ответил.
— А какие реки для тебя светлее,
И вода какая жажду утоляет?
— Милой Адыгеи нет воды вкуснее,
Горных рек прохлада веет над полями.
— Где, поэт, признайся, девушки красивей,
Где смелей, стройнее и славней джигиты?
— На земле адыгской, на земле счастливой —
Солнцем озаренной и росой омытой.

Я помню, будто было все вчера,
Далекий фронт и госпиталь походный.
На сломанную веточку похожа,
В палате умирала медсестра.
Была она белее, чем бинты.
Глаза, как тени, на лице синели...
И мальчики в продымленных шинелях
Ей после боя принесли... цветы!
Откуда там, на выжженной земле,
Под пулями, под взрывами, откуда
Взялось это оранжевое чудо
На тоненьком изогнутом стебле?
На нестерпимой белизне бинтов —
Два мака, пересаженные в каску.
И в мире больше не было лекарства
Нужнее и целебнее цветов!
Цветы, как люди, на добро щедры.
И, свежее дыханье отдавая,
Они цветут, сердца отогревая,
Как маленькие теплые костры.
Я славлю тех, кто вырастил цветы,
Как славят кузнеца или шахтера.
Я благодарен людям, у которых
Щедры сердца и помыслы чисты.